Владимир Кара-Мурза: За последнее время в московской практике накопилось несколько конфликтных ситуаций вокруг архитектурного наследия столицы. Однако отрадным явлением можно назвать то, что появились и примеры их конструктивного разрешения.

"Болевые точки" московской архитектуры обсуждаем с вице-президентом Академии художественной критики Алексеем Клименко и членом Президентского совета по культуре Константином Михайловым.

Константин, какие вы знаете примеры позитивного решения вроде бы неразрешимых проблем?

Константин Михайлов: Последний пример, который буквально вчера родился на свет, как раз убеждает в том, что неразрешимых проблем нет. Я имею в виду историю с концепцией развития Государственного музея им. Пушкина на Волхонке. Этот проект существует уже в разных вариациях, начиная от Фостера и продолжая обсуждениями, которые тянулись лет 8. И вот одно время казалось, что действительно приняты невообразимые решения, но отступать некуда, вернее, никто отступать и не будет. Потому что уже принято постановление правительства. Это же на таком уровне решалось! Выделены деньги, прописано строительство по тем или иным адресам. Тем не менее, удалось остановить его реализацию, удалось запустить по новой экспертное обсуждение этого проекта, удалось отказаться от этой изначально порочной концепции, которая просто убила бы несколько заповедных доселе кварталов Белого города.

Проект, который был признан вчера на конкурсе победителем проекта "Бюро меганом", – не могу сказать, что я готов поддержать его на 100%, там есть еще над чем работать. Но то, что это значительный прогресс – это для меня безусловно. Ни одного из подлинных исторических зданий, которые сейчас находятся в этих кварталах, больше к сносу не предлагается, как это нам навязывали в течение нескольких лет, когда убеждали, что без этого музей чуть ли не умрет, не сможет развиваться. Я уверен, что такие же обсуждения надо проводить по всем другим больным вопросам, которые сейчас существуют.

Владимир Кара-Мурза: Научный руководитель НИИ Транспорта Михаил Блинкин рассказал о том, как проходил конкурс на разработку новой концепции Пушкинского музея.

Михаил Блинкин: Это был конкурс на архитектурную концепцию обширного московского квартала вокруг всем хорошо известного издания – Государственного музея изобразительных изящных искусств им. Пушкина. Конкурс был, насколько я понимаю, закрытый, по приглашению. Приглашения были даны трем чрезвычайно уважаемым архитектурным мастерским, возглавляемым архитектором Григоряном, Скуратовым и Плоткиным.

Я в этом конкурсе выполнял свою обычную роль – был экспертом по решению транспортных задач, которые всегда стоят в любом таком проекте. Мне пришли три проекта без указания фамилий. Я бы мог установить, кто чей, но я решил сыграть в абсолютно честную игру. Я со своими молодыми сотрудниками внимательно просмотрел все три проекта. Мы отдали большое преимущество проекту Григоряна, его мастерской "Меганом". По некоторым позициям он нам очень понравился. Остальные проекты мы со своих транспортных позиций тоже оценили вполне позитивно. Явных нелепостей не было ни в одном из трех проектов. Они все были качественные.

Владимир Кара-Мурза: Алексей, какие вы видите преимущества подобного разрешения конфликтных ситуаций?

Алексей Клименко: Я тоже очень рад этому конкурсу и его результатам. Я считаю, коллектив, возглавляемый Юрием Григоряном, – лидер среди архитектурного сообщества не только Москвы, но и в России. Я от самого Григоряна знаю кредо этого коллектива – если в заказе предполагается снос чего-то исторического, они отказываются от выполнения такого заказа. И это было сказано давно. И это совершенно удивительно на том фоне в архитектурной практике, когда каждый заказ на весь золота. Тем не менее, это коллектив исключительно цивилизованных архитекторов. Это люди очень высокой культуры.

Я был бы совсем счастлив, если бы хоть в одном из этих проектов предусматривалось для депозитария, для развития подземная часть Храма Христа Спасителя, этого ужасного муляжа. Известно, что под ним гигантские подземные пространства. Я понимаю, что это абсолютная маниловщина, но если бы это сделали ради развития культуры, я был бы абсолютно счастлив. К сожалению, это не так.

Владимир Кара-Мурза: Михаил Блинкин привел примеры преимуществ, которые он увидел в концепции Григоряна.

Михаил Блинкин: Они воспользовались тем, что Волхонка от Знаменки до бульвара имеет неравную ширину проезжей части. И там, где проезжая часть широкая (это напротив Храма Христа Спасителя), они ее сузили и сделали великолепный пешеходный бульвар. С точки зрения пропускной способности вообще ничего не меняется. Потому что пропускная способность определяется узким местом. А узкое место – там, где Волхонка со Знаменкой пересекается. Во-первых, это как образ красиво. Во-вторых, с точки зрения обеспечения мобильности, это то, что не нужно. Люди идут пешком. Это красиво.

Второе – это проект, где детально, технически, с привлечением профессионального транспортного консультанта просчитана грузовая логистика. Во всем мире экспонаты музея возят на еврофурах или седельных тягачах. На тягаче стоит 40-футовый контейнер – 12 метров. Эта бандура должна подойти к подходящему причалу, чтобы ее удобно было разгрузить. При этом эта бандура не должна совершить аварию – там очень ценная застройка. В проекте Григоряна аккуратнейшим образом было просчитано, как в узеньких переулках вокруг Пушкинского музея эта еврофура будет разгружаться. Когда человек спускается до таких технических деталей, мне это очень нравится. Это серьезное отношение к делу.

Третий элемент. В Москве есть какая-то странная, противоречащая всему мировому опыту тенденция загона пешехода под землю. Здесь автомобили должны ездить – мы подземный переход выроем. Ну не роют в мире подземных переходов! В мастерской Григоряна об этом знали.

Владимир Кара-Мурза: Константин, а как вам то, что перепрофилируются здания, которые расположены рядом – Институт философии, музей Ильи Глазунова?

Алексей Клименко: Это Ресин – главный любитель Глазунова и всей этой глазуновщины. Именно Ресин подарил Глазунову Дом культуры строителей. Ну, что делать?! У наших начальников культура такова, что именно глазуновщина их удовлетворяет.

Константин Михайлов: Если начать вспоминать все упущенные возможности, то можно целый вечер проговорить. Там вполне можно было сделать так, что никакого вообще строительства не нужно было. Там рядом усадьба Румянцева, которую можно было прибавить к музейному кусту и приспособить под использование. Там достаточно большие площади. Она была в государственной собственности до определенного момента. Ее, тем не менее, продали в частные руки. Они выпала из возможного набора вариантов. Был вариант с выкупом здания бизнес-центра, который успели в 90-е годы всадить по-соседству. Были варианты с развитием музея через Волхонку. Это не стали использовать. Надо говорить о том, что существует.

Во-первых, что значит – перепрофилирование? Если Институт философии согласился выехать, это здание попадает в музейный комплекс – и слава Богу. Что еще важно, – как можно было бы еще развить идеи Григоряна. Историческая застройка по линии Волхонки, где были флигели усадьбы Голицына и Румянцева, уничтожена в советские годы. Их флигели снесены. Сейчас в процессе развития комплекса можно было бы подумать о реставрационном воссоздании этих флигелей, что вполне в духе законодательства и в его рамках. И вот к ним уже можно будет пристроить планируемый выставочный павильон. И не только музей получит значительное приращение своих площадей, а еще и вернется исторический облик этого отрезка Волхонки. Я надеюсь, что эту идею еще удастся обсудить. По крайней мере, мы с музеем будем это делать.

Владимир Кара-Мурза: А как вам идея решить судьбу Шуховской башни СМС-голосованием?

Константин Михайлов: Не совсем СМС. Сначала предлагали голосовать через смартфоны, загрузив туда какое-то приложение, потом запустили на следующий день некий сайт, где можно оставлять мнения.

Алексей Клименко: С Шуховской башней история позорная, история, которая вскрывает перед всем миром подлинное отношение нашей власти, государства к настоящим ценностям культуры. В течение большого количества лет там не было даже профилактики! Эта конструкция ржавела в нашей атмосфере. И никто не заикается об ответственности тех министров, которые и довели башню до ее нынешнего состояния. Никаких разговоров! Они неприкасаемы, потому что свои ребята. Свои – чиновники. Разве можно ставить вопрос не только о штрафе, а об уголовной ответственности за абсолютно преступное отношение к объекту культурного наследия! Шуховская башня показывает эту самую голую задницу этой замечательной власти, этого Министерства культуры и охраны памятников.

Константин Михайлов: Здесь все-таки очень важно, что в вертикали власти нет и не было единого мнения. Согласия Минкультуры на демонтаж и перенос башни инициаторам этого процесса получить не удалось, несмотря на то, что несколько заходов на эту цель было сделано. Дважды пытались положить на стол постановление правительства о демонтаже и переносе. Провели общественные публичные слушания, где не было ни одного голоса "за" эту операцию. Тем не менее, пишется, что результаты слушания учтены и приняты к сведению. И снова предлагаем демонтаж и перенос. Правительство не выпустило такого постановления, слава богу.

Алексей Клименко: Пока!

Константин Михайлов: Пока, да.

Алексей Клименко: А завтра может выпустить.

Константин Михайлов: Все может быть, конечно. Очевидно, что там есть какое-то мощнейшее лоббистское давление в сторону этого переноса. Пока его удается удерживать совместными усилиями – общественности, Минкультуры.

Замечу, что механизмы "демократии" включаются в каких-то затруднительных ситуациях. Я не помню, чтобы кто-либо пытался посоветоваться с москвичами по другим вопросам, связанным с наследием. Никто не проводил опроса – а можно ли откусить 1/3 кругового депо, чтобы проложить новый путь для электричек. Никто не проводил опроса – а можно ли реконструировать дом Волконских на Воздвиженке. Нет, все тихой сапой, без всяких голосований выписываются разрешения, подписываются нужные экспертизы, экскаваторы пускаются в ход и дело делается. А тут – вдруг! На практике эти механизмы пускаются в ход, когда нет законного способа избавиться от чего-то ненужного. Поэтому так насторожились. Посмотрим, как дальше пойдет.

Владимир Кара-Мурза: Расскажите про Харитоньевский? Что там за объект?

Константин Михайлов: Если не ошибаюсь, это выявленный объект культурного наследия, т. е. здание, обладающее статусом. Там идут работы, не согласованные с Департаментом культурного наследия. Пока не видно, чтобы здание сносили, но видно, что оно выпотрошено изнутри. Там происходит его реконструкция, что не может происходить такими партизанскими методами.

Проблема еще в чем, что не существует никаких сил быстрого реагирования. Урон историческому зданию можно нанести за несколько часов. Как обычно происходит? Начинаются какие-то работы. Их замечают, обращаемся в Мосгорнаследие. Оттуда приходит инспекция, видит нарушения, фиксирует их, выписывает предписание об остановке работ, уходит. После их ухода работы возобновляются. И каждый раз от дома отгрызается еще кусок. Нет ничего похожего на охранную полицию, которая могла бы прийти и сказать – все, ребята, мы опечатываем стройку. Раз здесь нарушен закон, мы увозим вашу технику, мы забираем вашего предводителя, и только попробуйте здесь к чему-нибудь притронуться, если есть официальная бумага.

Сколько уже таких случаев было? По той же Воздвиженке это было. Полиция приходится к этому делу привлекать как единственную силу быстрого реагирования. Но полицейские иногда справедливо говорят – мы все-таки не по этой части, обращайтесь в профильные органы. А у профильных органов, к сожалению, нет силовых подразделений. Если бы у Мосгорнаследия был какой-нибудь батальон быстрого реагирования, было бы спокойнее.

Алексей Клименко: Ребята-энтузиасты из Архнадзора просто наваливаются количеством и энтузиазмом, но у них нет ни одной бумажки. Поэтому их очень легко, естественно, послать куда подальше.

Константин Михайлов: Не очень легко, но это непорядок, когда люди вынуждены сутками дежурить на объектах, отстаивая государственную же бумагу. Есть предписание об остановке работ, и с этой бумагой дежурят представители общественности, а не представители государства. Это ненормально!

Алексей Клименко: Очень трудно защищать наследие. А в Харитоньевском единственный объект, связанный с юностью Пушкина. И этот каменный дом сохранился. Именно здесь маленький Пушкин жил. Это единственный объект, который существует в Москве, связанный с юностью Пушкина.

Большой Харитоньевский – абсолютно драгоценная структура! Два объекта XVII века: знаменитые палаты Юсуповых и палаты Сухово-Кобылина рядом. И в этом переулке устраивать это безобразие – это просто в форточку голую задницу высунуть этой самой замечательной системе охраны памятников и власти.

Владимир Кара-Мурза: Михаил Блинкин при этом считает, что атмосфера проведения конкурсов в Москве существенно улучшилась в последние годы.

Михаил Блинкин: Конкурсы, которые проходили в последнее время в Москве, академически абсолютно четкие. Формат четко определен, исхода не знает никто. Также конкурс с "Зарядьем" проходил примерно по такой же процедуре – никто не знал победителя заранее. В этом смысле Москва очень хорошо движется, в очень правильном направлении. Бывало, в жюри сидели люди, с которыми крайне сложно договориться. Если брать конкурсы последних пары лет, то в Москве были все урбанистические знаменитости мира в том или ином качестве. Все это производит очень хорошее впечатление. У меня главный тест еще не выполнен. Вот когда по-честному выигравший проект будет реализован в камне, когда мы это все увидим, этот проект не будет искажен последующими согласованиями, житейскими обстоятельствами, тогда я буду считать, что мы продвинулись очень здорово. Но пока у меня оптимизма довольно много.

Константин Михайлов: Конечно, очень важно, как идут конкурсы, но не менее важно, какое техническое задание, какой изначально конкурсантам рисуется коридор возможностей или необходимостей. Если техническое задание сделано без учета ресурсов территории или ее богатств, то как бы прекрасно и честно ни проходил конкурс, результат все равно будет плачевен.

Алексей Клименко: Константин очень правильно сказал относительно коридора возможностей, которые должны закладываться в условия техзадания. Конкурс – замечательное дело, но зависит не только от честности его проведения и подсчета голосов, но и от того самого предварительного технического задания.

Владимир Кара-Мурза: Константин, какова судьба того пустыря между Москвой-рекой напротив Кремля и площадью Репина?

Константин Михайлов: Это потрясающее зрелище. Прошлым летом мы там походили со специалистами. Там растет крапива, там стоят котлованы, вырытые еще в середине 90-х годов, в которых образовались живописные озера. Еще лет 5 – и там можно делать какие-нибудь экскурсии для охотников или рыболовов напротив Кремля. Но до этого, я думаю, дело не дойдет, потому что этот проект оживает. Представлялись градостроительные режимы и регламенты на этой территории, концепция застройки, которую делал тот же самый Григорян. В этой части острова, мне кажется, найдено приемлемое решение. Там, во-первых, реставрируются все уцелевшие исторические здания вдоль Софийской набережной, сейчас заброшенные. Вот напротив Кремля у нас такая зона образовалась, благодаря решениям градостроителей еще лужковских времен. Но сейчас она оживает.

Суть концепции в том, что то, что смотрит в сторону Кремля, реставрируется. А на освобожденной от строений территории строится несколько корпусов элитного жилья, которое имеет постепенное повышение высоты в сторону от Кремля, привязываясь по высоте к 5-этажному жилому сталинскому дому, который стоит у моста на углу улицы Серафимовича и Болотной площади. Мы там долго выверяли визуально-ландшафтные решения. В общем и целом нормально для этого района.

Алексей Клименко: Могу сказать, что этот лакомый участок продавался множество раз в предыдущие времена. Курировал все это глава подразделения московской власти господин Росляк. Он занимался экономическим блоком лужковского правительства в течение многих лет. Потом он был сенатором, представлял Москву. Поскольку все это покупалось, перепродавалось и т. д., там, по-видимому, не были решены имущественные права. Отсюда и трава, и крапива, и жалкое состояние в течение стольких лет.

Но нужно ли здесь, где главная смотровая площадка страны на Кремль, застраивать ее элитным жильем? По-моему, это просто безобразие. Это абсолютная бесхозяйственность. Все, что напротив Кремля на главной смотровой площадке страны должно быть отдано интересам туризма. А элитное жилье – это же все закрыто, это сплошные заборы, сплошные видеокамеры, сплошные охранники.

Я и сейчас столкнулся на этой набережной, что там нельзя с видеокамерой. Сечин запретил – "Роснефть" напротив. Напротив Ивана Великого почему-то "Роснефть" в доме Бахрушина, который построен для инвалидов, ветеранов и жертв турецкой войны. Сечин запретил снимать с Софийской набережной напротив Кремля?! А если здесь будет элитное жилье? Опять бесхозяйственность, опять уродство какое-то. Не могут рационально разобраться, что принадлежит стране, населению, и как это надо использовать. Это беда! Это свидетельство очень тяжелой болезни этой замечательной власти и этой системы охраны наследия.

Владимир Кара-Мурза: Михаил Блинкин благодарен тем, кто изменил атмосферу архитектурных конкурсов в Москве.

Михаил Блинкин: Во-первых, это установка мэра. Мэр – бюрократ, он начальник. Он не изображает из себя великого урбаниста. Вот Юрий Михайлович был широкой души человек. Он искренне считал, что он великий урбанист, великий архитектор. Он сам рисовал башенки и т. д. Собянин – нормальный чиновник. Он в это не вмешивается.

Вторая фамилия, которая должна быть названа, – это Сергей Кузнецов, молодой главный архитектор Москвы. Это человек из успешного архитектурного бизнеса. Он был совладельцем очень раскрученной мастерской. Он пришел на эту бюрократическую должность. И он относится к тому, что он делает с огромным интересом. Он творческий человек, объехавший полмира. Ему самому интересно то, что он делает.

Владимир Кара-Мурза: Какие еще уголки Москвы нуждаются в таком же профессиональном подходе и проведении конкурсов?

Константин Михайлов: В профессиональном подходе нуждаются все без исключения уголки Москвы. Хотелось бы помечтать, чтобы намерения перешли от глобальных проектов к простому благоустройству, к облагораживанию городской территории. В пешеходных зонах сделаны попытки этого, иногда эстетически не совсем удачные. Но есть уголки территории, например, вокруг Лефортовского дворца. Когда-то это одна из самых парадных зон Москвы XVIII века. Стоят роскошные дворцы. Течет Яуза. А вокруг – Бог весть что! Какие-то пустыри рядом, помойки, бурьян по дороге, клочки проволоки, гаражи, асфальт на улице как-то лежит заплатами. Как бы созидательную градостроительную энергию градостроителей и архитекторов направить в такие зоны, которые в этом нуждаются. Я уж не говорю про огромные пространства промышленных зон, которые тянутся на целые километры.

Алексей Клименко: Столица такой страны в таком ужасном состоянии! Главное, что сама система мониторинга за этими драгоценными землями, за этим драгоценным наследием просто из рук вон плоха. Просто необходима ревизия. То, что говорит Блинкин – правильно. Конкурсы – это хорошо. Но все-таки не должно быть так, чтобы напротив Кремля проектировали какие-то случайные люди без настоящего конкурса. Это же принадлежит всем нам! Это же наше общее национальное достояние.

Владимир Кара-Мурза: Может быть, новый состав Мосгордумы что-то изменит?

Алексей Клименко: Да ну что вы!

Владимир Кара-Мурза: Сомневаетесь?

Алексей Клименко: Там же 13 лет эти тархановы и иваны новицкие. Один – физиолог, другой – микробиолог. Они 13 лет возглавляют Комиссию по градостроительству и по перспективному развитию Москвы! Они считают себя корифеями. Они являются на архитектурные советы, открывают рот и такой словесный понос. Почему мы должны все это выслушивать?!

Владимир Кара-Мурза: Когда прекратится зачистка архитектурного наследия, Константин?

Константин Михайлов: Я думаю, что попытки будут продолжаться всегда – до тех пор, пока это наследие существует.

Алексей Клименко: Но зато вместо охраны у нас программа – 200 храмов в обязательном порядке на особо охраняемых природных территориях.