"Бродского тоже судили в 23". Последнее слово Аллы Гутниковой на процессе по делу Doxa

На заседании Дорогомиловского суда Москвы в пятницу гособвинение потребовало приговорить редакторов студенческого издания Doxa к исправительным работам сроком на два года. Журналистов обвиняют в вовлечении несовершеннолетних в митинги.

Прокуратура также предложила на три года запретить подсудимым администрировать сайты.

Армен Арамян, Владимир Метелкин, Наталья Тышкевич и Алла Гутникова стали обвиняемыми по уголовному делу в апреле прошлого года из-за того, что записали ролик в поддержку студентов и школьников, которые подвергались давлению со стороны образовательных организаций за участие в январских митингах в поддержку Алексея Навального.

Следствие усмотрело в этом ролике вовлечение несовершеннолетних в противоправную деятельность (статья 151.2 УК), максимальное наказание по этой статье - три года колонии.

Doxa (в переводе с греческого - "мнение") - журнал о студенческой и академической жизни, который рассказывает о внутренних проблемах российских университетов и давлении властей на образование.

С апреля 2021 года редакторы находятся под запретом определенных действий - им можно было выходить из дома только с 8 до 10 часов утра. Кроме того, ФСИН несколько раз требовала ужесточить им меру пресечения, например, из-за опоздания после свадьбы или посещения стоматолога раньше разрешенного дня.

В поддержку журналистов выступили более сотни преподавателей Высшей школы экономики и более 80 философов, включая Славоя Жижека, который записал видеообращение в поддержку Doxa.

Никто из обвиняемых свою вину не признал. Как сообщала правозащитная группа "Агора", обвинение строится на лингвистической экспертизе, которая обнаружила призывы к противоправным действиям во фразе: "Не бойтесь и не оставайтесь в стороне! Это наше законное право - выражать протест любым мирным способом". Эту экспертизу выполнила специалист Следственного комитета Альбина Глотова, она же была автором экспертизы, по которой Алексея Навального осудили за оскорбление ветерана.

Русская служба Би-би-си публикует последнее слово Аллы Гутниковой, с которым она выступила в суде в пятницу.

"Я не буду говорить о деле, обыске, допросах, томах, судах. Это скучно и бессмысленно. Последнее время я хожу в школу усталости и досады. Но еще до ареста я успела записаться в школу умения говорить о действительно важных вещах.

Я бы хотела говорить о философии и литературе. О Беньямине, Деррида, Кафке, Арендт, Сонтаг, Барте, Фуко, Агамбене, об Одри Лорд и белл хукс. О Тимофеевой, Тлостановой и Рахманиновой.

Я бы хотела говорить о поэзии. О том, как читать современную поэзию. О Гронасе, Дашевском и Бородине.

Но сейчас не время и не место. Я спрячу свои маленькие нежные слова на кончике языка, на дне гортани, между животом и сердцем. И скажу лишь немного.

Я часто чувствую себя рыбкой, птичкой, школяром, малышкой. Но недавно я с удивлением узнала, что Бродского тоже судили в 23. И поскольку и меня причислили к роду человеческому, я буду говорить так:

В каббале есть концепция тикун олам - исправление мира. Я вижу, что мир несовершенен. Я верю, что, как писал Иегуда Амихай, мир был создан прекрасным, для того, чтобы было хорошо, и для покоя, как скамейка в саду (в саду, не в суду!). Я верю, что мир создан для нежности, надежды, любви, солидарности, страсти, радости.

Но в мире ужасно, невыносимо много насилия. А я не хочу насилия. Ни в какой форме. Ни учительских рук в трусах школьниц, ни кулаков пьяного отца семейства на телах жен и детей. Если бы я решила перечислить все насилие, которое есть вокруг, мне не хватило бы ни дня, ни недели, ни года. Чтобы увидеть насилие вокруг, достаточно только открыть глаза. Мои глаза открыты. Я вижу насилие, и я не хочу насилия. Чем больше насилие, тем больше я его не хочу. И больше всего я не хочу самого огромного и самого страшного насилия.

Я очень люблю учиться. Дальше я буду говорить голосами других.

В школе на уроках истории я изучила фразы "Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков" и "За вашу и нашу свободу".

В старшей школе я читала "Реквием" Анны Андреевны Ахматовой, "Крутой маршрут" Евгении Соломоновны Гинзбург, "Упраздненный театр" Булата Шалвовича Окуджавы, "Детей Арбата" Анатолия Наумовича Рыбакова. У Окуджавы я больше всего любила стихотворение:

Совесть, благородство и достоинство -

Вот оно, святое наше воинство.

Протяни ему свою ладонь.

За него не страшно и в огонь.

Лик его высок и удивителен.

Посвяти ему свой кроткий век:

Может, и не станешь победителем,

Но зато умрешь, как человек!

В МГИМО я учила французский и узнала строку из Эдит Пиаф: "Ça ne pouvait pas durer toujours" ["Это не могло длиться вечно"]. И из Марка Робена: "Ça ne peut pas durer comme ça" ["Так не может продолжаться"].

В девятнадцать лет я ездила в Майданек и Треблинку и узнала, как на семи языках сказать "никогда больше": never again, jamais plus, nie wieder, קיינמאל מער, nigdy więcej, לא עוד.

Я изучала еврейских мудрецов и больше всего полюбила две мудрости. Рабби Гилель говорил: "Если не я за себя, то кто за меня. Если я только за себя, то зачем я? Если не сейчас, то когда?". А рабби Нахман говорил: "Весь мир - это узкий мост, и главное - совсем не бояться".

Затем я поступила в Школу культурологии и выучила еще несколько важных уроков. Во-первых, слова имеют значение. Во-вторых, нужно называть вещи своими именами. И наконец: sapere aude, то есть имей мужество пользоваться собственным умом.

Смешно и нелепо, что наше дело связано со школьниками. Я преподавала детям гуманитарные науки на английском, работала няней, мечтала поехать по программе "Учитель для России" в небольшой город на два года и сеять разумное, доброе, вечное. Но Россия - устами государственного обвинителя прокурора Трякина - считает, что я вовлекала несовершеннолетних в опасные для жизни действия. Если у меня когда-нибудь будут дети (а они будут, потому что я помню главную заповедь), я повешу им на стенку портрет прокуратора Иудеи Понтия Пилата, чтобы дети росли чистоплотными. Прокуратор Понтий Пилат стоит и умывает руки - вот какой это будет портрет. Да, если думать и быть неравнодушными - теперь опасно для жизни, я не знаю, что сказать о сути обвинения. Я умываю руки.

И вот сейчас момент истины. Час прочитываемости. И я, и мои друзья и подруги не находят себе места от ужаса и боли, но когда я спускаюсь в метро, я не вижу заплаканных лиц. Я не вижу заплаканных лиц.

Ни одна из моих любимых книг - ни детская, ни взрослая - не учила безразличию, равнодушию, трусости. Нигде меня не учили этим фразам:

мы люди маленькие

я человек простой

все не так однозначно

никому нельзя верить

я как-то этим всем не интересуюсь

я далек от политики

меня это не касается

от меня ничего не зависит

компетентные органы разберутся

что я один мог сделать.

Наоборот, я знаю и люблю совсем другие слова.

Джонн Донн через Хемингуэя говорит:

Нет человека, который был бы как

Остров, сам по себе, каждый человек есть часть

Материка, часть Суши; и если волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе.

Махмуд Дарвиш говорит:

Когда готовишь завтрак, думай о других

(не забудь покормить голубей).

Когда ведешь войны, думай о других

(не забывай тех, кто ищет мира).

Когда оплачиваешь счет за воду, думай о других

(тех, кого питают облака).

Когда возвращаешься домой, к себе домой, думай о других

(не забывай о людях в лагерях)

.Когда спишь и считаешь звезды, думай о других

(тех, кому негде спать).

Когда выражаешь свои мысли метафорой, думай о других

(потерявших право голоса).

Когда думаешь о тех, кто далеко, подумай о себе

(скажи: Ах, если бы я только был свечой во тьме).

Геннадий Головатый говорит:

Слепые не могут смотреть гневно,

немые не могут кричать яростно.

безрукие не могут держать оружия,

безногие не могут шагать вперед.

Но - немые могут смотреть гневно,

Но - слепые могут кричать яростно.

Но - безногие могут держать оружие.

Но - безрукие могут шагать вперед.

Кому-то, я знаю, страшно. Они выбирают молчание.

Но Одри Лорд говорит:

Your silence will not protect you.

В московском метро говорят:

Пассажирам запрещено находиться в поезде, который следует в тупик.

А петербуржский "Аквариум" добавляет: Этот поезд в огне.

Лао-Цзы через Тарковского говорит:

Главное, пусть они поверят в себя и станут беспомощными, как дети. Потому что слабость велика, а сила ничтожна. Когда человек рождается, он слаб и гибок, а когда умирает - он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко - оно умирает. Черствость и сила - спутники смерти. Слабость и гибкость - выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит.

Помните, что страх съедает душу. Помните о персонаже Кафки, который увидел "как во дворе тюрьмы устанавливают виселицу, по ошибке подумал, что она предназначена для него, ночью сбежал из своей камеры и повесился".

Будьте как дети. Не бойтесь спросить (себя и других), что такое хорошо и что такое плохо. Не бойтесь сказать, что король голый. Не бойтесь закричать, разрыдаться. Повторяйте (себе и другим): 2+2=4. Черное - это черное. Белое - это белое. Я - человек, я сильный и смелый. Сильная и смелая. Сильные и смелые.

Свобода - это процесс, в ходе которого вы развиваете привычку быть недоступным для рабства".