"В режиме постправды": Киселев, Лунгин и Фельгенгауэр о Сергее Доренко

В Москве 9 мая от разрыва аорты умер журналист Сергей Доренко. Ему стало плохо, когда он ехал на мотоцикле по центру города.

Хотя прославился Доренко как телеведущий, он был не менее успешен на радио и в интернете. Его узнаваемый, зачастую резкий стиль изложения своих мыслей принес ему немало как поклонников, так и недоброжелателей.

Русская служба Би-би-си попросила друзей и коллег Сергея Доренко рассказать, каким он был человеком не только в эфире, но и вне его.

Павел Лунгин, режиссер

Я хочу сказать, что все теперь как вороны. У нас есть еще такая часть культуры нашей, российской, в том, что как только человек умирает, все тут же слетаются, вспоминают, и ругают, и любят, кружатся… И мне, конечно, не хотелось бы быть одним из этих воронов, который говорит о себе на смерть друга.

Но тем не менее я хочу сказать несколько слов, потому что, может быть, я знал его с совсем иной стороны, чем другие люди.

Нас с ним познакомила и как-то свела любовь к старой китайской философии, к даосизму, к Чжуан-цзы.

Мало кто знает, что он был большой поклонник даосов. Я тоже. И мы с ним начали говорить.

Это такое очень интересное учение, которое в поэтическом виде говорит о тщетности слов, о пустоте, о принципе бездействия и сохранения энергии. Это интересное очень учение, которое выражается в поэтических словах. Текст, написанный Чжуань-цзы, необыкновенно поэтичен и загадочен.

Интересно, что два человека, которые живут в словах, я и он, мы сошлись на том, что любим то, что эти слова разрушает. И это как бы возврат к смыслу.

Сергей был конечно необыкновенно парадоксален. Парадоксальность - это основа его личности. Он весь был вопреки. Он сын генерала авиации, детство он провел в гарнизонах, на аэродромах.

Он был в Омске, он был на Дальнем Востоке, где-то еще, он был в Керчи, он был везде. И он в этой атмосфере военизированной - с отцом-полковником, генералом, с вылетами и всем прочим - он вырос совсем, абсолютно непохожим, как бы отрицающим весь этот военный мир человеком.

Он занимался испанским и португальским языком в Институте дружбы народов, он очень полюбил Европу и западную культуру, он очень любил путешествия, он очень любил море, очень любил все то, чего, наверное, не было в его жизни.

Много читал, и его парадоксальный характер выражался все время в том, что он вскрывал ситуацию изнутри, показывал ее несоразмерность, показывал смехотворность напыщенных слов и какой-то официальной пропаганды, так сказать. Он всегда был на острие ножа и на грани.

И под этой маской, ну, такого, Арлекино, шута в каком-то смысле… Он орал, он кричал, все помнят, как он говорил: "Это станция "Говоррррит Москва!" Здррравствуй, великий город!" - этот голос, его не забудешь.

И во всем этом шутовском подходе, за маской шута часто скрывается очень умное, очень грустное и очень понимающее лицо человека, который глубоко анализировал Россию, глубоко понимал ее, и печалился много о том, куда она идет и как развивается.

У него даже рубрика такая была - "Москва, 21-й век", когда он рассказывал о дикостях, о зверствах, которые там случаются. Он печально говорил.

Он верил в прогресс, в интернет, в свободу, в телеграм-каналы. Он верил в мотоциклы, на котором собственно говоря и умер. И в этом есть что-то глупое, но вместе с тем что-то символическое: конечно, в 59 лет умирать надо в кровати. А может быть, ему надо было и на мотоцикле. Его смерть носит характер символический и героический.

Он был человек закрытый. Друзей очень мало. Общался он мало с кем. Люди ему были в основном неинтересны. Интересны были его какие-то мысли и один-два-три избранных собеседника, которых он избирал и любил уже до конца своих дней.

Он очень любил например Бронислава Виногородского, большого специалиста по Китаю, с которым он бесконечно путешествовал.

И вот такой с одной стороны закрытый мир - очень семейный, замкнутый в семью и очень узкий круг друзей. С другой стороны - харизматичный, громогласный, остроумный, уничтожающий одним словом. Такой вот вития, которого мы знали все на радио.

В нем что-то было наркотическое. К нему привыкаешь, как к наркотику. Мне его не хватает. Мы с ним говорили два дня тому назад. Он взял себе большой отпуск - 12 дней его уже не было на радио, и я, привыкший каждое утро слушать его по радио, спорить с ним, раздражаться, радоваться внутренне… Мы созвонились, и я говорил: "Когда ты выйдешь? Уже пора, пора твой голос [услышать]".

Теперь этого голоса не будет. Это ужасная потеря. Потеря таланта, энергии, ума и в сущности очень доброго человека.

Дмитрий Киселев, гендиректор агентства "Россия сегодня", ведущий программы "Вести недели" на телеканале "Россия"

Мы с Сергеем познакомились в 89-м году, когда я вел ночные новости на единственном тогда телевизионном канале. Я вел эту программу, а Сережа пришел ко мне неким стажером, практикантом. Под моим руководством он осваивал первые шаги в эфирной, телевизионной журналистике. Он человек очень талантливый, себя очень ярко проявил, зарекомендовал и встал на самостоятельное крыло.

Понятно, что в 1990-е годы он не избежал соблазнов, которые возникли в отсутствие журналистских традиций в новой России - советские традиции были перечеркнуты, а российские пока еще не образовались. Он собственно эти традиции закладывал, оказывал формирующее воздействие, искал их. Он испытал эти соблазны - и большими деньгами, и славой, и медными трубами, [прошел] и огонь, и воду, и, в общем, был таким рисковым парнем.

Многие считают его человеком брутальным - на самом деле он человек очень нежный внутри. Я бы даже назвал его сентиментальным. Этот цинизм, который он культивировал в себе на публику, он достаточно, с одной стороны, напускной, а с другой стороны - это было результатом честного поиска. Бывают случаи, когда человек искренне заблуждается, но им движут какие-то светлые мотивы.

Для меня Сергей всегда будет этапом в отечественной журналистике. Последний раз я с ним говорил во вторник, как раз помогал ему: он жил в Доме на набережной и мечтал установить памятную доску артиста Алексея Баталова на своем подъезде. Я ходатайствовал перед мэрией Москвы, чтобы эту доску установить. Ну, сейчас нужно уже две доски, судя по всему.

Тяжелая история. У него остались двое маленьких дочерей от второго брака, прекрасная Юля - вдова. Сейчас будет его не хватать. Он человек яркий, метафоричный, острый. Он очень любил Россию, у него была возможность работать где угодно - он же работал в испанской службе Си-эн-эн, прекрасно владел испанским и португальским, у него был такой иберийский темперамент.

Он располагал любыми профессиональными возможностями, но остался и в профессии, и в России. Думаю, Сережины цитаты и его тексты будут в будущем предметом изучения.

Татьяна Фельгенгауэр, заместитель главного редактора радиостанции "Эхо Москвы"

Мы с Сергеем Леонидовичем работали некоторое время на утреннем эфире. Я тогда только-только начинала работать в этом формате, а он уже был безусловной звездой. В моем понимании, [американский теле- и радиоведущий] Говард Стерн просто нервно курил в сторонке в сравнении с тем, что делал Доренко в утреннем эфире. И меня это одновременно восхищало и ужасало, потому что невозможно было рядом с ним находиться, кроме как в качестве мебели.

Тем не менее я очень многому у него училась. Главное, чему у него мог учиться каждый, - как правильно готовиться к утреннему эфиру. Потому что он приезжал на работу в шесть утра - за три часа до начала утреннего эфира. Заваривал себе китайский чай, рассказывал, что пуэр - это лучший в мире чай, как правильно его пить, какие есть пуэры… В общем, параллельно с подготовкой к утреннему эфиру можно было получить очень любопытную лекцию про китайский чай, например.

Однажды в эфире - я уже не помню, кто его разозлил и по какому поводу, - но он сказал, что сейчас вот этих самых негодяев предаст анафеме. Он открыл текст, который необходимо при такой ситуации произносить, и своим невероятным голосом, со своей харизмой и артистизмом, начал кого-то там предавать анафеме в прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы". Я сидела, раскрыв рот. Это было абсолютно гениально. Это моя любимая часть из нашего совместного эфира.

То, как делал шоу Доренко, никто никогда не делал. Он с самого начала предупреждал своих напарниц по эфиру: "Ты знаешь, у меня one-man show, ты не претендуй сильно на участие, но мне нужен слушатель". И со мной он взаимодействовал как с таким очень активным слушателем, это было очень круто на самом деле.

И потом он очень рефлексировал после каждого эфира. Для него было важно - как все прошло, какие впечатления, кто что сказал, что написал? Он реально болел этим утренним шоу, и вне зависимости от того, на какой радиостанции он его вел, это было абсолютно гениально.

Пока мы вместе вели эфир, он меня воспитывал, рассказывал, как жить, как быть хорошим журналистом. Но при этом рассказывал, в основном, каково жить в режиме постправды. Тогда никто еще не оперировал этим понятием, а вот он 150 лет назад, когда я иронизировала на тему того, насколько гибки его взгляды, абсолютно невозмутимо отвечал, что его взгляды не гибки - просто он живет в мире постправды и каждую минуту верит в то, что говорит. Поэтому он ни разу не врал: он каждый раз был уверен в том, что говорит.

Это было его изящное объяснение. На тот момент оно было довольно оригинальным и неизбитым, поэтому, возможно, выглядело как-то интересно. Это сейчас уже все в хвост и в гриву эту постправду, но Доренко был первый.

Но на самом деле он реально очень рефлексировал. Ему важно было доказать, что в его логике все было правильно. Когда ему казалось, что его кто-то ловит на противоречиях, то ему было очень важно доказать, что никаких противоречий нет.

В интернете смерть Доренко прокомментировали еще десятки его коллег - как те, кто был к нему близок, так и те, у кого были с ним разногласия.

Владимир Познер, журналист

С Доренко мы были хорошо знакомы, хотя ни в коем случае не близки: его стиль журналистики я считал и считаю неприемлемым. Но он, вне всякого сомнения, был одним из самых ярких, самых талантливых, самых эрудированных журналистов России - в этом для меня нет никаких сомнений.

На фоне мелкотравчатой, серой как портянки, лишенной подлинной личности лизоблюдской журналистики сегодняшнего дня Сергей Доренко смотрится исполином. Лично мне ужасно жалко, что он умер, когда еще полон сил. Это гигантская потеря.

Он позволял себе самые неслыханные высказывания, поэтому в данном случае позволю себе это и я: хоть я атеист, но думаю, что Сергей в аду, где самому сатане он дает жару, выступая по каналу Государственного Преисподнего Вещания. Думаю, Сергею было бы приятно такое предположение.

Александр Невзоров, журналист

Доренко можно только позавидовать - отличная смерть на хорошей скорости и на очень классном мотике, всё красиво. Я думаю, если бы ему предложили на выбор штук пять разных смертей, он выбрал бы именно эту, насколько я его знаю.

Но вообще, судьба настоящих динозавров - вымирать. Даже "цирковых" динозавров - СМИ. Они уходят с арены, освобождая еще больше места для шоу лилипутов.

С Доренко мы всегда терпеть друг друга не могли, но он молодец. Он не уменьшился, чтобы вписаться в компанию карликов. Здоровенным был, здоровенным и ушел.